10 ноября в Самарканде ожидается встреча министров иностранных дел Организации тюркских государств, а на следующий день состоится 9-й саммит ОТГ. Традиционно в связи с активностью Турции по данному направлению аналитики поднимают вопросы: каковы цели Анкары в ЦентральнойАзии, и возможно ли гармоничное сосуществование евразийских проектов Турции и России? По мнению казахстанского эксперта Петра Своика, вопрос необходимо ставить иначе – каким окажется место Москвы, Анкары и Астаны в новом многополярном мире, где роль важного полюса будет играть Большой Евразийский союз?
Турция и Россия: соперничество или союз?
Вглядываясь в насыщенную событиями международную повестку (в центре которой стоит СВО на Украине), мы увидим, что значительная их часть завязана на Турцию. Точнее, на взаимодействие Москвы и Анкары, пронизанное соперничеством и вновь возникающими противоречиями. До Украины конфликтной точкой в отношениях двух стран была российская спецоперация Сирии. В целом, соперничество Анкары и Москвы имеет давнюю историю: даже Карибский кризис начался с размещения американских термоядерных ракет в Турции – СССР отправил свои ракеты на Кубу лишь в качестве ответной меры.
Но внимательный взгляд покажет, что сиюминутные конфликты Москвы и Анкары – поставки «Байрактаров», проблемы с организацией зерновой сделки и прочее, – являются разогревающим и сплавляющим материалом феномена, который все более уверенно можно назвать российско-турецким стратегическим партнерством. Из «текучки» кристаллизуется основательный и долговременный взаимный интерес.
Москва и Анкара уже анонсировали множество совместных проектов – скорый запуск АЭС Аккую, а также планы строительства новых российских атомных электростанций на турецкой территории. Недавно Владимир Путин предложил Эрдогану создать в Турции газовый хаб для Европы. Та же зерновая сделка, какие бы повороты в ней ни последовали – это уже состоявшийся зерновой хаб «Россия-Турция-остальной мир». То же самое – по удобрениям, без которых мировой рынок зерна не дееспособен.
Что ищет Турция в Евразии?
После распада СССР Казахстан получал от Турции наиболее активную поддержку в строительстве национальной государственности. В 1990-е именно Анкара оказала помощь в восстановлении святыни мусульманского мира – мавзолея Хаджи Ахмета Яссауи в Туркестане, строительстве шикарного (по тем временам) отеля «Анкара» в Алма-Ате. Была организована сеть турецко-казахстанских лицеев, наконец, создана продвинутая макаронная фабрика.
Тем не менее, объем экономических связей Казахстана и Турции невелик – по объективным причинам, включая географические. Но в них нет и «искрящих» проблем. К тому же, роль Турции в Центральной Азии не исчерпывается экономикой. Год назад, 12 ноября, в Стамбуле состоялся 8-й саммит тюркских стран, на котором формат регулярных встреч был преобразован в международную организацию – Союз тюркских государств. Тогда президент Эрдоган поделился своей мечтой: «Шесть государств – одна нация».
Культуртрегерская активность Турции в Казахстане и всей Центральной Азии налицо. К тому же, Анкара инициирует собственные проекты евразийства: Турция давно примеривалась к роли лидера тюркских народов. Так, в Казахстане с первых лет независимости продвигался проект Великого Турана, – он и сейчас иногда возникает на краю общественной дискуссии. Исторически он конкурирует с другим периферийным проектом – Центрально-Азиатским Союзом. Когда-то по этой теме велись исследовательские разработки и проводились круглые столы. Идея Центрально-Азиатского Союза продвигалась на деньги внешних грантодателей – и явно как некая альтернатива союзу с Россией. Проектом когда-то интересовались и главы центральноазиатских государств, но дальше деклараций о намерениях дело не шло.
При этом Центральная Азия как регион испытывает большую нужду в совместных решениях – и в том, чтобы эти решения исполнялись всеми заинтересованными сторонами. Так, одна только водно-электроэнергетическая проблематика (унаследованная от СССР), а также вопросы обеспечения газом и углем породили клубок больших и трудных противоречий, остро нуждающихся в разрешении. Между тем, политические противоречия между центральноазиатскими странами остаются серьезным препятствием к достижению консенсуса по многим важным вопросам.
В этих условиях Анкара не раз намекала на возможность сыграть роль «старшего брата». Однако реальные проекты «общетюркского единства» неминуемо вызвали бы проблемы – даже на уровне культуртрегерской активности. Показательно, что проект перевода казахского с кириллицы на латиницу, перебрав множество вариантов, прошел мимо турецкой письменности. В Казахстане такой вариант (с последующим «отуречиванием» казахского) неминуемо встретил бы критику – куда более сильную, чем предложение дать русского статус второго государственного языка.
Дело не только в Турции и турецком языке. Даже если бы проект «общетюркского национального строительства» был предложен на основе узбекского или азербайджанского языка, это вызвало бы мощное сопротивление. Казахский и кыргызский и вовсе исторически очень близки – однако ни те, ни другие не станут сознательно приближать эти языки к единству. В итоге даже в Союзе тюркских государств официальных языков столько же, сколько участников, плюс английский. А без протокола президентам проще общаться на русском.
В целом же, евразийская активность Анкары сталкивается с противоречием. Географическое и геостратегическое положение Турции великолепно, однако по всем границам – не особенно дружественные ей государства и народы. А все тюркские «родственники», оставшиеся в постсоветской Евразии, не признают Анкару «старшим братом» у себя в регионе. Таким образом, Турции остается роль евразийского ресурсного хаба. Тем более, что энергетика и продовольствие в новом постдолларовом мире будут важнее высоких технологий.
Каким будет Большой Евразийский союз?
Нынешний глобальный кризис считается переходным этапом на пути к многополярному миру. Новые полюса – они же валютные, научно-образовательные, производственно-технические и торгово-логистические зоны, – должны быть настолько велики, насколько это возможно. В идеале они должны появиться в привычных исторических и географических границах, в которых страны и народы притирались друг к другу до нынешней долларовой глобализации. Конечно, при разделе однополярного мира не избежать осколков, образования «недогосударств», промежуточных и буферных зон, эксплуатируемых на «многовекторной» основе.
Россия останется центром сборки евразийских пространств, стран и народов, входивших в Золотую Орду, Российскую империю и СССР. Причем похоже на то, что теперь охват будет существенно больше. Казахстан и, в целом, постсоветские государства Центральной Азии займут свое место в Евразийской посткризисной конструкции. С той оговоркой, что будущая конфигурация большого Евразийского союза еще не определилась. Зато точно можно сказать, что какая-то часть экономики Казахстана и других государств региона останется закрепленной за Китаем – а может быть, даже расширится. Казахстану после привычной «многовекторности» светит «двухвекторность» в новом мире.
Каким будет место Турции в многополярной реальности? Анкара не годится на роль буфера, но и образовать самостоятельный полюс не сможет. Президент Турции, похоже, это осознает. К слову, сейчас Эрдоган не декларирует намерений вступать в ЕАЭС. Наоборот, пользуясь международной ситуацией, возобновляет диалог с Германией в позабытой когда-то надежде стать членом Евросоюза. На текущем этапе Эрдоган продолжит политику «многовекторности», в том числе по сложившемуся за века английскому вектору. Однако, с учетом падения экономики в самой Турции, перспективы дальнейшего правления Эрдогана оставляют вопросы.
Если тренд мирового переформатирования продолжится, существует немалая вероятность, что в посткризисной реальности Турция станет частью евразийского валютного, экономического, и культурно-исторического полюса. Тюркский, и – шире, мусульманский формат всегда был важной частью евразийской идентичности (не доминирующей, но неотъемлемой). Сейчас возрождающаяся Евразия вступила в открытую гибридную войну с коллективным Западом. Но СВО на Украине, как и санкционная война, когда-то закончатся. А противостояние (и сотрудничество) евразийской и европейской экономик/цивилизаций останется – и Турции придется выбирать между этими полюсами.
Каким будет место Астаны в новом союзе, пока сложно сказать – все будет складываться по ходу реальной геополитики. Но одно можно утверждать уверенно – на канувший в историю СССР это будет совсем не похоже. Да, новые «союзные республики» тоже будут определенным образом ранжированы – ближе или дальше от принимаемых на союзном уровне решений и соответствующих ресурсов. И за более высокий ранг придется побороться.
Возвращение же Турции в евразийский тюркский мир, пока рассредоточенный по национальным квартирам, обещает корректировку приоритетов и новые политические расклады для Астаны. Подобное возвращение обещает усиление конкуренции – так что место Казахстана между Москвой и Анкарой определится в зависимости от того, как скоро страна осознает новые вызовы и выработает ответы на них.
