В условиях постоянной политической нестабильности власти Киргизии делают ставку на институциональные реформы. Исследователи отмечают, что предлагаемые Бишкеком изменения демонстрируют низкую эффективность из-за нескончаемой клановой борьбы, политической деконсолидации и внутренних конфликтов. Роль и потенциал институциональных реформ Киргизии в преодолении политических рисков проанализировали эксперты кафедры сравнительной политологии МГИМО(У) МИД РФ – к. п. н., доцент Ирина Кудряшова и соискатель Алена Стюарт в статье для научного журнала «Власть».
«Хрупкое государство»: что приводит к дестабилизации?
Политическая нестабильность в Киргизии проявляется, прежде всего, в трех основных аспектах. Республика постоянно сталкивается с политическими волнениями и массовыми беспорядками – так что смена власти в стране чаще всего проходит в результате громких отставок, протестов и переворотов. При этом, несмотря на демократическую риторику лидеров переворотов и революций, не стоит рассматривать их сквозь призму борьбы «авторитаризма» и «сторонников демократизации».
Истоки этих процессов эксперты видят в регионально-клановом расколе по линии «Север – Юг». Этот раскол восходит к быту киргизских кочевников, исторически объединившихся в территориальные союзы племен. Они разделились на два крыла – «онг» (замыкается на южном клане адыгин) и «сол» (северные и западные кланы). Также возникла южная группировка «ичкилик», основу которой составили кланы кипчакского происхождения (включающие казахов и узбеков).
После распада СССР кланы, объединенные не только родством и землячеством, но и общими политико-деловыми интересами, вновь включились в борьбу за власть. При этом борьба за влияние и ресурсы идет не только между кланами, но и между племенами внутри них. В итоге в стране формируются специфические регионально-родовые балансы сил, а внутренняя конфликтность растет.
На юге Киргизии (где компактно проживают узбеки и другие этнические меньшинства) в условиях ограниченных ресурсов сохраняется вероятность межэтнических столкновений. В 1967, 1990 и 2010 годах Киргизию потрясли крупные конфликты между киргизами и узбеками, а в 1989 году прошли столкновения узбеков и местных турок-месхетинцев.
При этом Киргизия не решила всех территориальных проблем, истоки которых коренятся в противоречиях административной политики СССР. Так, у страны остается около 70 спорных участков с Таджикистаном, составляющих около 30 % протяженности киргизско-таджикской границы. Демаркация осложнена интересами местного населения, нуждающегося в беспрепятственном доступе к посевным полям, воде и пастбищам.
Помимо пограничных конфликтов, в результате распада СССР Киргизия получила серьезные диспропорции в развитии Севера и Юга. Новая киргизско-узбекская граница отрезала часть экономической и торговой инфраструктуры города Оша. В результате Ош и Ошская область дают лишь 3,8 и 1,6 % промышленного ВВП страны – в то время как на Бишкек и Чуйскую область приходится 22,5 и 36,2 % соответственно.
Политические риски осложняются социально-экономическими проблемами: высоким уровнем бедности (на 2021 год он составил 33,3 % общей численности населения, а уровень крайней бедности – 6 %) и безработицы (около 40 % трудоспособного населения страны работает за рубежом), перенаселенностью Ферганской долины (средняя плотность населения – 360 чел. на км 2 ) и т. д.
По оценкам Fragile States Index, Киргизия в 2022 году сохраняла высокий риск дестабилизации (77,1 балла из возможных 120). Всё это позволяет охарактеризовать Киргизию как «хрупкое государство».
Садыр Жапаров: обновление институционального дизайна
В попытках консолидировать общество власть Киргизии сделала ставку на модернизацию политических институтов. За 30 лет независимости в стране 10 раз обновлялась Конституция, а главным объектом модернизации стала система управления. После конституционного референдума 2021 года Киргизия вернулась к формату президентской или «суперпрезидентской» республики. Состав Жогорку Кенеша (парламента – прим. Ia-centr.ru) сократился со 120 до 90 человек, президент расширил контроль над кабмином, парламентом, судебной властью и администрациями регионов. Помимо этого, была создана платформа Народного Курултая, участники которого имеют право просить президента об отставке членов правительства и иных руководителей исполнительных органов.
При действующем президенте Садыре Жапарове пересмотрена избирательная система: с 2021 года парламентские выборы идут в смешанном (пропорционально-мажоритарном) формате с закрытыми списками. Избирательный порог для партий снижен с 7 до 5 %, каждая партия также должна получить не менее 0,7 % голосов в каждом из семи регионов страны и не может занимать более 65 мест в Жогорку Кенеше.
Задачи поддержания межэтнического мира возложены на администрацию президента, кабинет министров и Народный Курултай. В 2021 году появилась концепция развития гражданской идентичности «Кыргыз жараны» («Киргизский гражданин»), предполагающая общенациональную консолидацию этнических сообществ «при сохранении ими этнокультурной идентичности». Фактически программа продолжает Концепцию укрепления единства народа и межэтнических отношений на 2013–2017 годы, разработанную после событий 2010 года. При этом ряд вопросов остаются нерешенными – например, узбекский язык так и не получил официального статуса.
Киргизии нужна «сильная власть»?
Несмотря на реформы, политическая система Киргизии остается маловосприимчивой к попыткам модернизации. Слабые институты, острая борьба за ресурсы между кланами и этническими сообществами не позволили построить в стране западную систему сдержек и противовесов, для устойчивой работы которой нужна прочная экономическая основа.
Центр власти в Киргизии менялся несколько раз: полномочия передавались от президента к парламенту, затем к премьер-министру. Однако ни парламентская, ни смешанная модели не способствовали порядку во фрагментированном киргизском обществе.
По мнению ряда международных экспертов, в условиях разделенного общества и слабой экономики политическую стабильность может обеспечить лишь централизация власти. Президентская система, мажоритарная партийная система и унитарное устройство могут быть более эффективны для кризисного управления и преодоления противоречий региональных сообществ. Широкие полномочия президента также способны предотвратить паралич правительства в условиях возможного распада парламентского коалиционного большинства, что неоднократно происходило в Жогорку Кенеше.
Актуальная социология свидетельствует, что у большинства жителей страны сформировался запрос на «сильную власть». По данным опросов World Values Survey Wave, 62 % граждан Киргизии предпочитают безопасность свободе, а 57,6 % отдают приоритет национальному порядку перед свободой слова. 30,4 % респондентов хотят видеть президентом сильного лидера, не зависящего от парламента и от выборов.
Однако политико-институциональные реформы сами по себе не помогут справиться с хронической внутренней нестабильностью. В условиях современной геополитической и геоэкономической турбулентности Киргизии необходимо формировать более практические и долгосрочные планы в политике и экономике.
Стабилизации в этих сферах будет способствовать углубление партнерства с Россией, объективно заинтересованной в развороте своих внешнеполитических связей на Азию. Сотрудничество с Москвой – как на двусторонней основе, так и в рамках ЕАЭС, ОДКБ и ШОС – поможет Киргизии в решении ряда проблем модернизации, включая безопасность границ, энергетический блок и вопросы трудовой миграции.
